История России с древнейших времен(ч.7)

29 марта 1609 года дочь Бориса Годунова Ксения, или Ольга, писала из Троицкого монастыря, где находилась во время осады, к одной своей тетке, что она "в своих бедах чуть жива, совсем больна вместе с другими старицами, и вперед ни одна из них себе жизни не чает, с часу на час ожидают смерти, потому что у них в осаде шатость и измена великая". Стрельцы и монастырские служки жаловались на архимандрита и братию, что плохо их кормят; архимандрит писал царю в оправдание: "Как сели в осаде, все люди едят троицкий хлеб, а своего у них было мало запасено, и деньги, что кому пригоже, даем. А как в казне денег не стало, то мы собирали с братии по рублю с человека, а с иных по полтине: другим, кому надобно, занимаем да даем. Мы говорили ратным людям: ешьте в трапезе, что братия едят, возьми мое архимандричье себе, а свое передо мной поставь; но они братские кушанья просят по кельям, потому что в трапезе ставят перед четверыми столько же, сколько по кельям пойдет одному: в кельях-то у них жены да дети, а у иных жонки. А нам смирить себя больше уже не знаем как? Едим с братиею с Филиппова заговенья сухари с хлебом. В осаде нам теснота и нужда великая: по дрова не выпустят, от келий кровли, задние сени и чуланы уже пошли на дрова, теперь жжем житницы". Но не одни ратные люди писали жалобы на архимандрита и соборных старцев: нашлись жалобщики и между братиею, в которой произошло разделение по случаю доноса на казначея монастырского Иосифа Девочкина. Палицын пишет, что дьякон и левого клироса головщик Гурий Шишкин выведал у Девочкина измену и донес главному воеводе. Долгорукий тотчас схватил казначея и велел пытать. Такой поступок воеводы с одним из главных лиц в монастыре возбудил негодование архимандрита и соборных старцев, вооружив их и против доносчика Шишкина с товарищами (если только были они у Шишкина), которые в грамоте своей к царю от 3 июля 1609 года жалуются, что на них за донос на Девочкина "архимандрит и соборные старцы положили ненависть и морят их всякими нуждами, голодом и жаждой, а сами соборные старцы едят с своими заговорщиками и пьют по кельям по-старому, по вся дни. А ратных людей, дворян и детей боярских и слуг монастырских соборные старцы очень оскорбили". Долгорукий писал в Москву к Палицыну: "В старцах, знаю в каких, большая ссора: после Осифова дела всякую смуту начали и мир возмутили". Но большая ссора была и между двумя воеводами; Долгорукий пишет Авраамию: "За четыре дня до приступа пришел ко мне монастырский слуга Михайла Павлов и говорит: ты готовишься на воров, а Алексей Голохвастов на тебя наущает, говорит старцу Малахею Ржевитину: поди к слугам, которым веришь, и к мужикам клементьевским, говори им, что нам от князя Григория, в осаде сидя, всем погибнуть, и нам над князем Григорием надобно как-нибудь промыслить, ключи бы у него городовые отнять. И я, князь Григорий, услыша такое слово, начал говорить дворянам, головам, сотникам, детям боярским и всяким ратным людям: мы готовимся на врагов, а только Алексей такое слово говорил, то у нас в святом месте будет дурно. Услыхав это, Алексей начал запираться; и старец Малахея перед дворянами заперся, что такого слова у Алексея не слыхал, но потом прислал ко мне сказать: виноват я, князь Григорий Борисович, в том, что сперва заперся, потому что если бы я стал говорить, то была бы у вас большая смута, а если бог даст благополучное время, то и ни в чем перед государем не запрусь; и в другой раз присылал он ко мне с тем же словом. А прежде, как я схватил вора Иосифа Девочкина, то Алексей говорил монастырским слугам, призвавши их к себе в седьмом часу ночи: пожалуйста, не выдавайте казначея князю Григорию. А как я пошел пытать казначея, то Алексей велел сбить с города всех мужиков. Я послал проведать слугу, и тот, возвратившись, сказал: площадь полна мужиков с оружием из съезжей избы. И я мужиков отговорил от мятежа и пошел пытать казначея; но Алексей у пытки ни за какое дело не принялся, и то его нераденье видели многие дворяне и дети боярские и всякие ратные люди и мне о том после говорили: зачем это Алексей с тобою к такому великому делу не принялся?" То же самое доносили и старцы в упомянутой выше грамоте. Заступление Голохвастова за Девочкина, обвиненного в измене, умысел отнять у Долгорукого городовые ключи дали повод смотреть и на Голохвастова как на участника в измене казначея, дали повод думать, что второй воевода хочет прибрать к своим рукам ключи для того, чтоб отпереть неприятелю вход в монастырь. Палицын прямо обвиняет Голохвастова в согласии с Девочкиным, говорит, что этот воевода снесся с врагами и назначил день, в который хотел предать им монастырь таким образом: когда осажденные сделают вылазку, Голохвастов хотел затворить ворота и предать вышедших на жертву полякам, впустив в то же время неприятеля другим входом в монастырь. Из связи рассказа Палицына выходит, что Девочкин, признавшись на пытке в собственной измене, обговорил соучастников, и в том числе Голохвастова: "Нетерпелив в крепких явился Иосиф, все потонку умышленное объявил, и странно было слышать треснутие думы иудиной. Не напрасно Оська Селевин отскочил; не одного его, но и четверых невежд поселян также послал за ним, полякам весь предался и других не мало прельстил. Его лукавству и второй воевода, Алексей Голохвастов, потаковник был и уже сослался" и проч. Но здесь должно заметить, во-первых, что сам Палицын ослабляет доверие к своим показаниям, умалчивая о подробностях, закрывая истину слогом витиеватым, выражениями темными; так, до открытия упомянутых грамот Долгорукого и старцев никто не мог догадаться о пытке, которой был подвергнут Девочкин и которую Палицыну благоугодно было обозначить словом крепкие: "нетерпелив в крепких явился Иосиф". Потом, если бы осажденные доведались об измене последнего каким-нибудь другим образом, то и Долгорукий, и старцы в своих донесениях в Москву не преминули бы довести об этом до сведения царя и Палицына, но в упомянутых донесениях ни слова не говорится об измене Голохвастова и о подробностях замысла, как их приводит Палицын. Долгорукий заключает свое донесение Палицыну о поведении Голохвастова следующими словами: "А к государю о том я до сих пор не пишу, потому что, по грехам, осада продлилась, и я здесь бессемеен; и если, Авраамий Иванович, осада еще вдаль продлится, то тебе бы пожаловать, о том государю известить, чтобы в монастыре святому месту какой-нибудь вред не учинился.

Авторские права принадлежат Соловьеву С.М.. Здесь книга представенна для ознакомления.