История России с древнейших времен(ч.4)

Князь Иван Юрьевич Патрикеев, большой наместник, наивысший воевода московский, и зять его, князь Ряполовский, пали в борьбе с Софиею; но племянник Ивана Юрьевича, знаменитый ведрошский победитель, князь Даниил Васильевич Щеня, не подвергся опале вместе с дядею. После падения князя Ивана Юрьевича его место, место воеводы московского, занял князь Василий Данилович Холмской, сын знаменитого воеводы Даниила и зять великого князя; а второе по нем место занимал Даниил Васильевич Щеня. Таким образом, князья продолжают первенствовать, и только третье место занимает потомок старой знаменитой боярской фамилии Яков Захарович Кошкин, воевода коломенский, которого брата, Юрия Захаровича, наместника новгородского, мы уже видели в сношениях с Яном Заберезским и в местническом споре с князем Щенею-Патрикеевым перед Ведрошскою битвою. Этот спор и его решение важны для нас опять как доказательство первенствующего положения княжеских фамилий перед боярскими: великий князь, решая спор в пользу князя Щени, велел напомнить Кошкину, что прежде боярин Федор Давыдович уступал также первое место князьям. Какое множество служилых князей было во время Иоанна III, видно из того, что между воеводами, участвовавшими в Ведрошской битве, упоминается одиннадцать князей и только пять имен без княжеского титула. Князья, вступивши в службу к великому князю московскому или его удельным, вошли в состав старшей дружины, боярства, и потому называются боярами. "Пожаловал я своего боярина, князя Василия Ромодановского", - говорит удельный князь Михаил Верейский в своей духовной; под духовною Иоанна III читаем: "Тут были бояре мои: князь Василий Данилович да князь Данило Васильевич". Несмотря на то, однако, князья стоят выше бояр; грамота бояр московских к панам литовским начинается так: "От князя Василия Даниловича, воеводы московского, и от князя Даниила Васильевича, воеводы Великого Новгорода, и от Якова Захарьича, воеводы коломенского, и от всех князей, и от бояр, и от окольничих, рады (думы, совета) Иоанна, божьею милостью государя всея Руси, братии и приятелям нашим, Войтеху, бискупу виленскому, и Николаю Радзивилловичу, воеводе виленскому" и проч. Из членов древних боярских родов московских кроме Кобылиных - Кошкиных в княжение Иоанна III находились на виду: из рода Акинфовых - упомянутый выше боярин Федор Давыдович, потом боярин Петр Федорович Челяднин, оба двоюродные внуки знаменитого Федора Свибла от двоих братьев - Ивана Хромого и Михаила Челядни; линия же самого Свибла прекратилась по смерти бездетного сына его, Семена. Из фамилий, особенно выдавшихся при Василии Темном, продолжают иметь значение Басенок и Ощера, преимущественно последний, пользовавшийся большою доверенностью великого князя и употреблявший, по свидетельству летописца, во зло эту доверенность; одинаковому нареканию подвергается Григорий Андреевич Мамон, которого отец был можайским боярином; наконец, с важным значением являются Ховрины, потомки греческого князя Стефана, выехавшего из Тавриды, боярин Владимир Григорьевич и сыновья его - Иван Голова и Дмитрий Владимирович, казначей великокняжеский. Мы видели, что паны литовские, предполагая или желая предполагать в Москве такие же отношения, какие существовали у них, стали пересылаться о государственных делах с боярами московскими; Иоанн допустил эту пересылку, ибо видел, что иногда она может быть полезна, когда, например, нужно было, по его выражению, задрать литовское правительство насчет какого-нибудь дела; но как он смотрел на эту форму, видно из речи посла, отправленного им в стан к сыну Димитрию: "Отец твой, господин, велел тебе сказать: прислала Рада литовская к нашим боярам грамоту, и я, против той грамоты, от своих бояр написал к литовской Раде грамоту, а какову я грамоту к ним писал, и я с нее послал к тебе список, чтобы тебе та грамота была ведома".
Мы видели, как Иоанн III обошелся с князем-боярином, который решился оставить его службу и перейти к брату его, удельному князю; несмотря на то, в договоре, заключенном по его приказанию между сыновьями его, старшим Василием и вторым Юрием, внесено обычное условие: "А боярам и детям боярским и слугам между нас вольным воля". Но еще в 1474 году употреблено было средство заставлять бояр отказываться от своего права отъезда; это средство испытано было впервые, сколько нам известно, на одном из самых знаменитых бояр-князей, Даниле Дмитриевиче Холмском, который уличен был в какой-то нам неизвестной вине (быть может, в покушении отъехать), отдан под стражу, потом прощен и принужден дать на себя крестоцеловальную запись вроде проклятых грамот, которые давались князьями во времена Темного. "Я, Данило Димитриевич Холмской, - говорится в записи, - бил челом своему господину и господарю, великому князю Ивану Васильевичу, за свою вину через своего господина Геронтия, митрополита всея Руси, и его детей и сослужебников епископов (следуют имена). Господарь мой меня, своего слугу, пожаловал, нелюбье свое отдал. А мне, князю Данилу, своему господарю и его детям служить до смерти, не отъехать ни к кому другому. Добра мне ему и его детям хотеть везде во всем, а лиха не мыслить, не хотеть никакого. А где от кого услышу о добре или о лихе государя своего и его детей, и мне то сказать вправду, по этой укрепленной грамоте, бесхитростно. А в том во всем взялся (поручился) по мне господин мой, Геронтий митрополит, с своими детьми и сослужебниками. А стану я что думать и начинать вопреки этой моей грамоте или явится какое мое лихо перед моим господарем великим князем и перед его детьми, то не будь на мне милости божьей, пречистой его матери и св. чудотворцев Петра митрополита и Леонтия, епископа Ростовского, и всех святых, также господина моего, Геронтия митрополита, и его детей, владык и архимандритов тех, которые за меня били челом, не будь на мне их благословения ни в сей век, ни в будущий, а господарь мой и его дети надо мною по моей вине в казни вольны. А для крепости я целовал крест и дал на себя эту грамоту за подписью и печатью господина своего, Геронтия, митрополита всея Руси". Но одних духовных обязательств и ручательств было недостаточно; Иван Никитич Воронцов обязался: если князь Данило отъедет или сбежит за его порукою, то он платит 250 рублей; пять свидетелей стояли при этом поручительстве; когда поручная кабала была написана и запечатана печатью Ивана Никитича, то последний, ставши перед князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым, объявил ему об этом, и Патрикеев приложил к кабале свою печать.
Название бояр введенных и путных сохраняется.

Авторские права принадлежат Соловьеву С.М.. Здесь книга представенна для ознакомления.